Нечто.

Мозг взрывался от непревзойденной красоты увиденной природы. Сердце бешено молотит, угрожая наставить синяков на всех внутренних органах, голова кружится от умиления. Омрачает одно единственное обстоятельство: волею судьбы, мы вынуждены сократить нашу алтайскую поездку на пару дней, а так хотелось бы продлить ее хоть на день, хоть на час… Не случайно гора Белуха с исстари считалась священным местом, фонтаном позитивной энергетики и эталоном чистой нерукотворной гармонии. Мы так и не смогли увидеть ее в самом благоприятном ракурсе, при котором удивительная симметрия боковых вершин поражает воображение. Наша охота и пути перемещений проходили в стороне. Но даже с этих позиций ее величественные безупречные снега на фоне идеального голубого неба могут помутить рассудок. А каково с художественной точки зрения сочетание изящной ярко-зеленой хвои с нежной корой верхней части соснового ствола цвета светлой охры, и на том же небесно-голубом фоне? Уезжать жаль до слез, хочется броситься на эту землю, целовать ее, обнимать до неистовства милые белые березы, мягкие пихты и вековые лиственницы… Так же жаль было расставаться с удивительной Камчаткой с ее совершенно неповторимой природой и варварским отношением к ней человека. Там тоже программа так и осталась невыполненной: всемирно известная Долина Гейзеров по-прежнему существует для меня лишь в воображении, нарисованном чужими фотографиями и рассказами, да еще картинами, до сих пор проявляющимися в беспокойных снах. Почему мир так несовершенен? Почему вечно не хватает времени, мы вынуждены заниматься какими-то глупостями вместо того, чтобы ежесекундно осязать радость от прикосновения к травинке, осиновому листу, кедрачу, острому скальнику, нетронутому снегу, пропустить между пальцами струйку нежнейшего прибалтийского песка или глотнуть ломящей зубы чистейшей воды из горной речки, вдохнуть запах растущей грибницы, кинуться на перину из шуршащей золотой осенней листвы? Но пока вихрь мыслей продолжает нестись кубарем, самолет неумолимо несет меня в столицу, и вот уже машина припаркована у разбитого асфальта возле подъезда, обшарпанный лифт поднимает со всей поклажей на знакомый этаж. Плечом распахиваю дверь, одновременно пытаясь освободить плечи от перегруженного станкового рюкзака и пристраивая кофр с оружием и сумку возле стены. А все существо мое все еще там…

«Приехал? Оброс-то как! Ну что, стоило в такую даль опять мотаться? И чего дома тебе не сидится? Небось опять денег угрохал немеряно?». Ушат холодной воды, наверное, сейчас бы произвел меньшие разрушения в раскаленной добела болванке, чем простые понятные слова, с трудом проталкивающиеся в уши… С трудом сдерживаю себя, чтобы немедленно не хлопнуть в сердцах изо всех сил дверью и не потащить свой охотничий скарб обратно вниз по лестнице. Отворачиваюсь и начинаю разбирать снаряжение, вытряхивая из рюкзака то, что подлежит немедленной стирке. Сын закрылся, как обычно, у себя в комнате и колдует над компьютером – увижусь с ним завтра утром перед работой: охота его не интересует. Фотографии показывать уже ни кому не хочется, сознание замкнулось внутри себя. Хочется думать о следующей поездке, строить планы на очередную охоту. И она – будет, даже если сердце в следующий раз остановится. Хоть кровь из носа, но – точно будет, лишь бы хватило нервов дождаться! Обратный отсчет пошел…

***

Этот год вышел неурожайным на лесную ягоду. На яблоки в бывших деревенских садах оказалось в этом году очень много желающих, работала жесткая конкуренция, определяемая в первую очередь иерархией. Самые сильные и старые медведи вообще далеко не уходили от источника скудного пропитания, а маленьким в основном удавалось хватать лишь урывками и падалицу, с постоянной оглядкой на старших соперников. Риск быть убитым и съеденным взрослым самцом, возможно, даже собственным папашей, постоянно подкреплялся собственным опытом. С тех пор, как Он расстался с матерью, беременной новыми братьями, обо всем заботиться приходилось самому. Жить было голодно. В первый раз нерастительную пищу он попробовал несколько лет назад, когда выкопал полуистлевшие остатки лося, прикопанного кем-то еще осенью. Но настоящей первой добычей был небольшой кабаненок, слишком далеко и неосторожно отбившийся от стада. Мясная еда оказалась очень сытной, Он буквально ощущал, как нарастает жир на спине и боках. Это ему понравилось, но такая удача случалась не часто. Вот уже не первый год Он не боялся известных ему медведей, с которыми приходилось сталкиваться в знакомой местности. Прошлой осенью он даже сам прогнал довольно крупную медведицу, убив и позже съев ее детеныша. В память о той стычке у него осталось разорванное ухо и глубокий шрам под глазом, но это были мелочи: детеныш оказался очень вкусным и питательным. Вообще, в последнее время появилось существенное подспорье в еде, помимо яблок и охоты.

Сначала стали появляться люди и железные механизмы. В первый момент это очень обеспокоило: в памяти еще со времени, когда Он жил с матерью, было жесткое правило: остерегаться человека. Он познал тогда этот чужой запах и всегда воспринимал его, как возможную опасность. Мать научила, как нужно затаиться и наблюдать, чтобы понять повадки и намерения человека, и это ему помогло. Теперь, по прошествии тех лет, в которые судьба не сводила его со странными двуногими, он почти забыл уже их запах. Они появились неожиданно, почти сразу убравшись на своем сильно пахнущем громком механизме обратно из его леса. Но они оставили еду. Еда привлекала своим запахом. Это была корова. Было не очень удобно, что люди зачем-то прикрепили корову к толстому дереву железным тросом. Корову нельзя было утащить и спрятать, потому что трос не удавалось перегрызть и дерево было таким толстым, что даже Он не мог его сломать. Приходилось есть корову прямо здесь, на довольно открытом месте, а потом уходить и отдыхать неподалеку. Маленькие лисы, которые приходили есть его корову в его отсутствие, не беспокоили – они ели мало и еды еще оставалось много. Корова оказалась мягче и вкуснее того лося, которого он ел в прошлом году, поэтому Он мог много отъесть за один раз. Но уже на второй вечер, подходя к своей корове, он понял, что у него есть соперник. Это был пришлый, чужой медведь. Очень большой, на своей территории Он раньше такого не видел. Он сначала наткнулся на его запах, почти уткнувшись в чужой след совсем неподалеку от коровы, а потом и увидел: чужак уже был вблизи от коровы. Разумней было подождать, пока чужак насытится и уйдет, а потом поесть самому. Поэтому Он ушел в угол поляны, залег в подлеске и стал ждать. Он умел ждать. И тут произошло неожиданное: прогремел гром. Гром слился с ревом чужака, за которым последовал громкий треск сучьев напротив коровы, после чего громадный чужак грузно упал за деревьями. Он отбежал немного, но позже остановился и стал слушать и наблюдать. Откуда-то опять появились люди, а потом и механизм, на котором они приехали в прошлый раз. Механизм долго вонял, после чего люди уехали и забрали с собой чужака. Теперь Он не мог есть чужака, а к корове подходить было опасно. Он прошел по следу чужака и понял, что тот приплыл недавно из-за реки, поэтому был незнаком. Он понял, что за рекой могут быть медведи, которых следует остерегаться. И стал искать другую еду.

Новые люди еще стали каждый год распахивать землю и сеять травянистую еду. Эту еду приходилось долго ждать, пока колосья станут полными и сытными, но еще останутся мягкими и вкусными. В этот короткий период эту еду можно было есть, и она была тоже сытной едой, почти как корова, хотя ее приходилось есть помногу, чтобы насытиться. Еда вкусно пахла, и иногда можно было, насытившись, поваляться на ней и почесаться. Но около этой еды часто пахло человеком и приходилось остерегаться опасности. Других медведей Он теперь не остерегался, а они его остерегались. Он всегда приходил в удобное время, когда уже почти стемнело, но еще было достаточно видно, нет ли кого постороннего на поле. Другим медведям приходилось приходить либо раньше его, либо позже, под утро. Повстречав случайно, Он таких прогонял. Он знал несколько таких небольших полей в досягаемости одно от другого и регулярно ходил прогонять других медведей, чтобы они не ели его еду. Но они все равно ели, пока он сам кормился на другом поле, он знал это по следам, на которые натыкался в следующий раз, и по непрерывно уменьшающемуся количеству еды. Надо было спешить, чтобы набрать нужное количество сала и жира под кожей. Он всегда знал, сколько нужно сала, чтобы можно было спать зимой. Когда не было людей и даваемой ими еды, один раз, еще будучи молодым, он едва не погиб. Выжить удалось лишь благодаря чуду, в последний момент ему удалось поесть, поймав раненого глухаря уже при выпавшем снеге, и потом еще с трудом разыскать нужную траву для того, чтобы очистить и законсервировать организм. Но теперь, с появлением странных людей, оставляющих еду, стало лучше, еды почти всегда хватало, во всяком случае осенью. Конечно, на засеянных овсом полях можно было почуять опасность. Один раз он даже испытал на себе силу грома, от которого погиб когда-то пришелец. Но пуля только обожгла грудину, было не очень больно, и удалось быстро скрыться в спасительном лесу. Тогда он понял, что эта еда принадлежит человеку, а не ему. Но рана быстро затянулась, и все пошло по-прежнему. Теперь он уже знал, откуда конкретно следует ждать опасности, и вовремя ее опознать. И ведь овес оставался важной, но не единственной едой, всегда можно было полакомиться ягодами или поломать яблоню в укромном месте.

А вот в этот год не было урожая не только в лесу, но и в яблоневых садах. Убить на охоте тоже в последнее время ни кого не удавалось. Не он один – все медведи старались держаться поблизости от полей, соблюдая субординацию и меры предосторожности. В этот год еда кончалась так быстро, что жаль было времени, чтобы отгонять других медведей, и приходилось их терпеть на других концах своего поля. Надо скорее было есть, и Он спешил. Может быть поэтому, наскоро осмотрев старый лабаз, откуда, как он уже знал, могла исходить опасность, и даже не дождавшись темноты, он вышел на край почти утоптанного изрядно объеденного поля. Он знал, основываясь на своем слухе, обонянии и опыте, что в подлеске по периметру поля сейчас ждут еще минимум 2 медведей поменьше, но они боялись выходить, а ему надо было спешить. Поэтому он схватил губами несколько колосьев с краю, но они оказались редкими, и тогда Он решился выйти совсем на открытое к оставшемуся почти нетронутому участку посередине. И тут он вновь услышал гром. Что-то тяжелое и горячее ударило его в левую лопатку и, пронизывая дальше тело, принесло сильную боль в позвоночнике. Одновременно пришло незнакомое ощущение, как разом онемели обе задние лапы. Превозмогая боль, он попытался уходить от опасности на передних, волоча заднюю часть туловища. Он услышал второй гром, и пуля, скользнув по голове, ушла в землю где-то далеко впереди. И тут, уже почти добравшись до спасительного леса, и чувствуя, что задние конечности постепенно возвращают свою чувствительность, он услышал третий гром, на этот раз последний в своей жизни, и только злость на кого-то более сильного, причинившего ему эту боль, заставила в судороге лязгнуть напоследок зубами, схватив вместо обидчика жалкий пучок обсосанных колосьев…

Человек с опаской подошел к поверженному зверю. Оскал окровавленной пасти мог бы вызвать содрогание, не имей Человек уже опыта добычи медведей и других зверей покрупнее. Человек погладил меховой загривок и с грустью присел рядом. «Прости меня, собрат и дружище», — услышал бы Он, будь еще жив. «Добрых тебе вечно спелых овсов, красивый и сильный зверь! И спасибо за то, что отдал мне свое самое ценное – жизнь…».

***

Почему-то именно сейчас вспомнилась цепь событий того года, и того добытого медведя. В последнее время даже в дальней дороге порой не включаю даже музыку, просто мысли и воспоминания своей чередой сменяют одна другую. И мы часто меняемся местами, мысленно и наяву ,с нашими четвероногими собратьями: вот в этот раз ты охотник, а он добыча, а иногда случается наоборот… И вот опять пришла весна. Наконец-то! Худо ли, бедно ли, — но этот незабываемый промежуток времени года всегда почему-то радует, наполняя сердце чем-то светлым и пробуждающе-солнечным. Настроению не может помешать ни непонятный разорванный в этом году пролет гусей, ни, как обычно, неправильно угаданные охотничьим департаментом сроки открытия скоротечной весенней охоты, ни передряги на работе, ни, тем более, мифический мировой кризис. Просто тепло разливается по телу могучей волной и с каждой зачеркнутой циферкой на календаре неумолимо приближается день самой главной охоты в году. В этот день мы всегда выезжаем на весь возможный срок в далекую Кировскую губернию, где это счастье обычно совпадает по времени с майскими праздниками. Это самая длинная из легкодоступных для меня охот в году – почти 2 недели счастья и уединения без телефонной и другой связи, телевидения, радио и электричества. А с учетом того, что в прошлом году из-за камчатской поездки пришлось пропустить этот традиционный выезд, получается, что жду уже целых 2 года. И с каждым прожитым днем, приближающим священный «день Д», сердце колотится все чаще, уши пухнут все сильнее, глаза не могут сосредоточиться на простейших деловых бумагах, мозг клинит… Буду слушать щебетание всех птичек-пичужек, бормотание и чуфыкание тетеревов, призывный крик подсадной и ответное жвяканье подсаживающегося селезня, хорханье слуки в вечернем полете. Буду, мягко ступая под песню мошника, неспешно подкрадываться к лесному реликтовому пернатому исполину. Еще не решил, с ружьем в этот раз, или с новеньким длиннофокусным фотоаппаратом, «организованным» себе в прошлом году ко дню рождения на работе, специально к этой поездке. Почему-то жалко становится стрелять ставшую редкой птицу, хотя беру в последнее время не более одного в году… Может, старею? Буду пить прохладный березовый сок и хорошую кристально-чистую водку с друзьями за простым деревенским рубленым столом, закусывая тушеной медвежатиной и маринованными рыжиками, ведя долгие вечерние разговоры о смысле жизни, бренности бытия и выслушивая бесконечные живые и динамичные охотничьи истории от аборигенов. Очень соскучился по Сереге Б., который ждет нас там уже второй год вместе с егерями Васей и Славой, почти вживую представляю себе слезы в его глазах, когда мы наконец крепко обнимаемся после долгой разлуки. Надо многое не забыть с собой, закупленное к этой весне и хранящееся на полках и в гараже в упаковке, а также наконец напечатанные совместные фото прошлых лет, обещанные этим хорошим искренним русским людям. Ведь каждый год обещаю привезти и собираюсь, и всякий раз забываю, и мы фотографируемся заново… В отличии от обычной охоты, душевной разрядки от которой хватает в среднем на неделю, здешняя вода, сибирский воздух и сон в рубленой избе (думается, что и стоящей к тому же на каком-то природном стержне с позитивной энергетикой) позволяет организму восстановиться едва ли не на год вперед. Очень хорошо, что весной сюда заехать или выехать обычно удается только раз: глинистая дорога (если ее вообще можно назвать таковой) в весеннюю распутицу не прощает ошибок даже тракторам. Это обстоятельство является едва ли не решающим в плане сохранения здесь обилия дичи, а заодно сберегает от соблазнов челночных заездов: уж если заберешься на охотничью базу в заброшенной, выключенной из всех официальных списков, деревне, то выбраться, скорее всего, удастся только по завершении, — это дело целой экспедиции.

Поэтому все последние дни стараюсь подгрести все «хвосты» на работе, порою задерживаясь допоздна, чтобы ничто не имело ни малейшего шанса осложнить давно запланированный отъезд. Коллеги и подчиненные уже в курсе – многие трудятся со мной уже 10 лет и знают, как ценна для меня именно эта охота на фоне остальных, хотя тоже желанных и радостных. Все приучились отпуска и личные планы пристраивать с учетом незыблемости моей традиции: майские праздники я буду вне пределов досягаемости, и ничто не должно этому помешать. Когда-то был у меня знакомый охотник, которого я уже почти считал другом, но который совершил сознательный либо необдуманный поступок, едва не лишивший меня радости весенней охоты, и теперь я отказался от общения с эти человеком, настолько дико и безобразно то, что он едва не сделал. Но теперь – у меня впереди светлая радость – предстоящий отъезд, и ни о чем плохом не хочется даже думать. Мало того — уступая просьбам домашних, даже улучил в этом году часок времени, чтобы заранее напечатать график-календарь своих запланированных охот на этот год, где особое жирное место отведено Кировской области. Таким же толстым курсивом выделена только осенняя Танзания, но до этого еще безумно далеко, а весна – вот она, уже началась и идет семимильными шагами! До желанного старта остается уже меньше недели…

«Чего опять так поздно пришел? Придется тебе отложить свою поездку: Андрей 26-го ложится на операцию. Съездишь на свою охоту в другой раз». Андрей – это взрослый сын, но взрослый или нет – он всегда остается сыном, его здоровье для меня святое. Парень своеобразный по характеру, скорее всего, «договариваться» с хирургом и медперсоналом, очевидно, предстоит именно мне, да и будет он малотранспортабельным после выписки, без моей машины будет действительно не обойтись. Но почему именно сейчас, не неделей раньше и не 10 днями позже, если проблема, насколько мне известно, возникла полгода назад, а обследование закончилось на прошлой неделе? «Ему так удобнее, наверное! Или для тебя твоя охота важнее сына?! Тогда можешь уматывать – без тебя справимся, и так тебя вечно нет…». Не хочу скандалить. Бабы не потому дуры, что дуры, а потому, что бабы. Пытаюсь хоть как-то привести в порядок свои мысли, ошеломляющим кубарем мелькающие в голове, снося и сметая все на своем пути. Сейчас понимаю, как бывает, когда земля уходит из-под ног… «Чего ты молчишь? Я же волнуюсь!». Не могу подобрать ни каких слов – ни правильных, ни неправильных, настолько абсурдной представляется ситуация. Я не могу объяснить, что ЭТУ охоту невозможно заменить ни какой другой, и невозможно ее передвинуть ни на день в сторону. Следовательно, я обречен ждать ее еще и третий год… Чувствую физически, как седеют виски, а с сердцем происходит что-то совсем непонятное. За что?!!! Так и не сомкнув глаз, слышу будильник, пора идти на работу. Значит, и эту ночь я пережил. Больше всего на свете хочется разогнаться и, пробивая чугунное ограждение набережной превосходным железным бампером оборудованной специально для этой поездки машины, сделать красивый, последний в жизни, прыжок в воды Москва-реки. Но сейчас не имею права: через 9 дней машина понадобится для сына, и за рулем меня никто заменить не сможет, — в семье нет других водителей. Поэтому я благополучно добираюсь до работы и включаю ненавистный компьютер.

Вадим Семашев, Москва, 2009 год